Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-2 [СИ]

Алиссон молча слушала

— Когда у нас открылись вербовочные пункты, и стали вербовать… я пришел одним из первых. И мой брат — тоже. Мы хотели завербоваться к американцам, чтобы потом отомстить, как можно страшнее отомстить вам за то, что вы сделали с нашей страной…

Снайпер снова отвлекся. Посмотрел на то, что творилось на улице — но на этот раз не выстрелил.

— Но потом, уже в Ираке я кое-что понял. Господь… уже вершил суд над вами за то, что вы сделали… по глупости, по высокомерию, по незнанию. Это происходило на наших глазах, стоило ли вмешиваться в суд Господа. Мы встретились с братом в седьмом… и все решили.

— Твой брат жив?

— Не знаю… был жив несколько дней назад. Потом… нам уже не разрешали звонить. Мы уже были здесь.

— Ты… работаешь на нас? На правительство Соединенных штатов?

— Нет, леди. На кое-кого, кто решает вопросы в его пользу, понятно?

Господи… Она слышала о том, что ЦРУ и Пентагон содержат собственные частные военные компании, ссылают туда тех, кому нельзя оставаться на службе и используют их тогда, когда нельзя действовать официально. Но она и представить себе не могла, что в таких компаниях служат боснийские сербы. И что американское правительство или кто-то связанный с американским правительством может послать таких людей на улицы Каира, чтобы они убили как можно больше египтян.

Это невозможно было представить. Но это было так.

И это — невозможно было доказать. Совершенно.

— Что ты будешь делать дальше?

— Воевать. Пока есть возможность воевать — я буду воевать, леди. Пришло время ответить им тем же, что они сделали с нами. Никто не отомстит им — кроме нас…

Снайпер снова зашевелился. Что-то сделал в окне. Встал.

— Машина пришла. Мы высадим тебя недалеко от посольского квартала. Дальше дойдешь сама…

Исламская республика Египет

Каир, район Гелиополис

10 августа 2014 года

Люди с оружием, в головных повязках черного цвета — перебегали по улице правительственного квартала, от укрытия к укрытию. По ним стреляли — отрывистые, одиночные, глухие выстрелы. Пули часто находили цель — и люди в черных повязках падали. Но на их место приходили другие, они бежали и бежали вперед.

Впереди — чадно горел, стоя на ободах полицейский фургон. Дальше — горел еще один, этот, похоже, сожгли из гранатомета…

Камера была тяжелой. Очень тяжелой. Она не знала, как Дик постоянно носил ее и не уставал. Но ведь как то носил, верно?

Дик…

Она только сейчас начала понимать, как ей не хватает Дика. Несчастного философа — гея, всегда готового подставить плечо, поддержать — и в то же время всегда в лицо говорящего, где она не права. Наверное… если бы он остался жив, она сделала бы ему предложение. В конце концов — ей нужен друг и ему нужен друг. Почему бы не сэкономить на квартплате?

Дик бы ее никогда не предал. Она была в этом уверена…

Их водитель — резко свернул в какой-то проулок, грязный, вонючий, заваленный мусором. Покатился по нему… боковая дверь у микроавтобуса была открытой… вонь гниющих отходов вонзился в нос, как шило.

Еще один поворот…

За последние дни — ситуация в Каире окончательно вышла из-под контроля, а две противоборствующие группировки — начали распадаться на более мелкие части. Несмотря на меньшинство по численности — подготовленные, спланировавшие все свои действия во время путча, проявляющие нечеловеческую жестокость по отношению к противнику военные были близки к тому, чтобы окончательно подавить сопротивление в Каире. Несмотря на переданные записи, содержащие ужасающие кадры расстрела людей с вертолета — американцы ограничились дежурными осуждениями. Их можно было понять… нормальным, человеческим умом. Шла операция против Ирана, поляки учудили на Украине и с этим что-то надо было делать… а там с каждым днем становилось все хуже и хуже. Афганистан продолжал отвлекать внимание… боевики следили за действиями контингента подобно стае волков, терпеливо следующих за старым, но все еще сильным лосем. Но она этого не понимала…

— Нельзя, мэм.

Морской пехотинец из охраны посольства — молодой, белобрысый, сменивший ружье на карабин М4 решительно заступил ей дорогу.

— Туда нельзя, мэм.

— Я в туалет.

— Мэм, туалет есть на этом этаже…

— Черт, там грязно!

— Мэм, нельзя…

Молодому морскому пехотинцу было не по себе — он прекрасно знал, с кем имеет дело. Стоящая перед ним дамочка относилась к категории «штучек с восточного побережья» — тех, кто подает иски в суд за домогательство и считает, что морские пехотинцы это экстремисты и фашисты. Но командир приказал ему никого из гражданских вниз не пускать — и он должен был выполнить приказ.

— Пустите!

Приклад пулемета преградил путь.

— Мэм, вы не должны выходить с этого этажа.

— Вы об этом пожалеете!

Развернувшись, Алиссон гордо пошла назад…

Они уже два дня сидели на чемоданах — фактически взаперти. Высотное здание посольства США было в осаде, они сами видели пулеметчиков и снайперов морской пехоты, держащих под прицелом соседние улицы и готовых стрелять. Прочему то за ними до сих пор не прислали эвакуационный вертолет — видимо, все те, которые находились в Джибути, были заняты против Йемена или против Ирана. Или еще против кого. Вероятно, правительство США сделало большую ошибку — им следовало эвакуировать журналистов первым рейсом, специально послать вертолет. Чтобы они не причиняли вреда сверх того, что уже причинили.

— Привет, милочка…

Алиссон мрачно посмотрела на подошедшую к ней женщину. Чертова крыса!

Табита Стайл — на самом деле и имя и фамилия у нее были другие, что-то вроде Мэри Джонсон — была ее коллегой и одновременно — конкуренткой. Псевдоним взяла как у порноактрисы… впрочем, она недалеко от нее ушла. Хваткая девочка из Вайоминга, несколько лет назад прибыла покорять Вашингтон известным способом. Дебби покоряет Даллас,[55] поняли, о чем речь? Она красила волосы, жрала только овощи — здоровый образ жизни ведет, тварь. И была наглой, как и все провинциалки в столице.

— У тебя потекла тушь. Милочка.

Голосом Алиссон можно было травить крыс.

Несмотря на явно холодный прием — Табита присела рядом на какой-то армейский контейнер. Раскидала свои кривые палки, как будто они могли заинтересовать хоть одного нормального, вменяемого гетеросексуала.

— Как насчет небольшой прогулки? — заговорщически шепнула она.

— Ты о чем?

Табита заговорщически наклонилась к уху Алиссон. Шанель номер пять, конечно же — как у дорогих путан

— Пока мы тут сидим, на улице происходит много что интересного. Мне кажется, что у тебя есть что-то. Или кто-то. Или я ошибаюсь?

— И что с того? — нелюбезно ответила Алиссон

С кем-то другим она может быть и поделилась бы наметками. Но не с этой крысой, вынюхивающей, где что плохо лежит.

— У меня есть план. Как выйти наружу. Одной мне не поверят. А нам двоим — может быть и поверят…

— Говори…

Примерно через полчаса — во время обеда одна из тележурналисток почувствовала себя плохо. Кормили гуманитарными пакетами Рацион-А, не такими плохими, как армейские пакеты MRE и не просроченными. Возможно, одной журналистке и не поверили бы, решили бы, что она притворяется. Но тут — стало плохо с аналогичными симптомами второй журналистке и день перестал быть томным.

В посольстве не оказалось врача — женщины, только армейские фельдшеры — санитары. Нормально осмотреть журналисток — оказалось невозможно, они ругались и угрожали подать в суд на армию и на Госдепартамент США. Армейский фельдшеры имели богатый опыт в лечении различных травм и ранений — но имели самое смутное представление о пищевых отравлениях. Все усугублялось истерикой отравившихся журналисток, которая, как чума, начала заражать других гражданских.

Нужно было что-то делать. На острове — был госпиталь аль-Каср, который удерживали египетские военные и объединенные силы безопасности, состоящие из скооперировавшихся сил безопасности нескольких посольств — госпиталь принимал раненых военных и иностранных гражданских лиц. Выделив эскорт в шесть морских пехотинцев США — отравившихся повезли в госпиталь. Никому не было ведомо, что Табита Стайл выросла в школе для девочек и отлично знала, как прикинуться больной и что надо съесть, чтобы поднялась температура. Никого не насторожило и то, что журналистки взяли с собой чем-то набитые сумочки — чтобы не украли. Когда морские пехотинцы прорвались через ад приемного покоя госпиталя, нашли свободное место и врача — журналисток на месте уже не было…

Водитель остановился, что-то заговорил, бешено жестикулируя. Алиссон плохо знала язык, но было понятно и без перевода — дальше не повезу, стоп.